Продвигаясь в своих исследованиях морфологии и генезиса явления, известного как стиль, мы переходим к рассмотрению второго выдающегося художника ХХ века, взятого нами в качестве примера. Речь пойдет о Шарле Эдуарде Жаннере-Гри, более известного под псевдонимом Ле Корбюзье.
Надо сказать, что уже само наличие псевдонима говорит нам многое об этой масштабной фигуре. В частности, о социокультурных амбициях Корбюзье – одновременно и архитектора-диктатора, и архитектора-романтика – и о его чутком отношении к веяниям времени (достаточно провести параллели с россыпью политических деятелей начала ХХ века, выступавших на политической арене под псевдонимами). «Быть современным – это не мода, это состояние. Каждый из нас должен принимать условия, в которых он живет, и приспособление к ним – его долг, а не выбор...» (Le Corbusier).
Этот факт, так же как факт целенаправленной работы Корбюзье над самопиаром, проливает свет на некоторые механизмы в появлении суперфигур, востребованных временем и ставших флагманами сотворения стилевой эпохи. Вот как о нем пишут его биографы и исследователи творческого наследия: «Человек, потеснивший Витрувия по всем статьям, отличался нелегким характером, принципиальностью и, в то же время, не переставал мечтать о «лучезарном городе», жизнь в котором приблизила бы людей к новым уровням сознания и духовности. Романтик с непроницаемым взглядом. Новатор, для друзей – «отчаянный Корби», он перекроил мир на свой лад, никого не спросив».
Немногие архитекторы выразили надежды и разочарования века индустриализации с такой точностью, как Ле Корбюзье, и лишь некоторые подобно ему шокировали и возмущали своих современников (за исключением, пожалуй, Адольфа Лооса и Фрэнка Ллойда Райта). Ле Корбюзье был свидетелем распространения авто- и авиатранспорта и явился одним из первых архитекторов, строивших одновременно на разных континентах, приобретя всемирную славу передового зодчего. Благодаря фотографии и прессе архитектор был видной личностью, и его суждения по разным вопросам нередко вызывали сенсацию. Этот разносторонний человек сам сознательно формировал собственный общественный имидж, вбирая в себя все напряжение ХХ века, и оставил нам уникальное по своей комплексности творческое наследие.
Если рассматривать труд, которому была посвящена вся его жизнь на протяжении шестидесяти лет, – начиная с виллы Фалле в 1907 года и заканчивая проектами, завершенными уже после его смерти, – можно лишь поражаться изобилию творческих идей и продуктивности мастера. Ле Корбюзье простроил 75 отдельных сооружений в 12 странах и разработал 42 значительных градостроительных плана. Он оставил 8 000 рисунков, более 400 живописных работ, 44 скульптуры и 27 эскизов гобеленов. Наряду с этим он написал 34 книги общей сложностью в 7 000 страниц, сотни статей и порядка 6 500 личных писем (помимо деловой переписки).
Уже одного этого статистического факта достаточно, чтобы понять, какое влияние на формирование стиля и стилевой эпохи оказали выдающиеся художники, которых мы взяли для примера в нашем исследовании, – Ле Корбюзье и Пабло Пикассо. Напомню, что творческое наследие Пикассо по оценкам искусствоведов составляет 1 885 картин, 12 000 рисунков и набросков, 1 228 объемных работ и скульптур, 2 880 керамических изделий, несколько печатных изданий, разошедшихся многотысячными тиражами, а также множество ковров и гобеленов.
Однако давайте углубимся в изучение биографии и творческого наследия великого мастера именно с интересующей нас точки зрения – момента возникновения характерной формы и становления стиля, выраженного этой уникальной формой, а также процессов, влияющих на возникновение суперфигур стилевой эпохи.
Город Ла Шо-де-Фон франкоязычного кантона Невшатель в швейцарских горах, в котором родился Корбюзье, Карл Маркс называл «единственной в своем роде часовой мануфактурой». В той среде люди верили в педагогические добродетели геометрической формы, являвшейся важнейшим элементом учебной методы Фридриха Фребеля. С «конструктором», разработанным этим педагогом (детскими кубиками), Шарль Эдуар Жаннере познакомился еще ребенком – как и юный Фрэнк Ллойд Райт, но двадцатью годами позже.
Отец, альпинист-любитель (что не менее важно в биографии Корбюзье, чем то, что тот был владельцем эмальерного бизнеса, изготавливающего циферблаты для часов) привил Шарлю понимание фундаментальной пластики мира. «Мы часто поднимались на горные вершины. Гигантские горизонты были нашим кругозором. Отроческие годы – время жадной любознательности. Я знал, как сделаны цветы изнутри и снаружи, форму и цвет оперения птиц, и почему деревья сохраняют равновесие в горах во время бурь». Этот факт из его «альпинистской» юности, как мировоззренческого опыта, потом ляжет, хотя и опосредованно, в виде концептуальной метафоры, в основу одной из книг о градостроительстве «Дорога ослов. Дорога людей»: «Человек идет прямо, потому что у него есть цель, он знает, куда он идет. Избрав себе цель, он идет к ней, не сворачивая. Осел идет зигзагами, ступает лениво, рассеянно; он петляет, обходя крупные камни, избегая крутых откосов, отыскивая тень; он старается как можно меньше затруднить себя. У человека рассудок руководит чувством; человек сдерживает свои естественные порывы, свои инстинкты во имя избранной цели». С того времени города он воспринимал исключительно как пространственные геометрические структуры, способные конкурировать с природой в своем величии и чистоте замысла. А свою цель – произвести архитектурную революцию, добравшись до ее вершины, – «альпинист от архитектуры» Корбюзье покорял всю свою жизнь и сумел покорить благодаря своей настойчивости, таланту и целеустремленности.
Другим, не менее важным с точки зрения становления художника биографическим фактом, несомненно, является то, что его мать была музыкантом и, видимо, сумела привить своему сыну интерес к гармонии, что впоследствии вылилось, хоть и в неявной форме, к исследовательской работе над созданием системы гармонических пропорций «Модулор». (Отмечу, что сам рисунок, поясняющий систему пропорционирования, очень напоминает систему интерференции звуковых волн). Мастер парадоксальных афоризмов Пикассо говорил: «Хорошие художники копируют, великие художники воруют». Свое вдохновение, как все гении, Корбюзье находил повсюду. Однажды, заглянув в парижское кафе, Ле Корбюзье отметил необычное пространственное решение помещения – в глубине зала высился небольшой балкончик, сам зал был узким и длинным. Вернувшись домой, он сел за чертежи и в тот же день придумал «дом-ситроен» (названный так потому, что в разрезе сооружение напоминало кузов автомобиля), где впервые применил двусветное пространство. Выражение «Дом – машина для жилья» берет свое начало именно от этого проекта.
На протяжении своей жизни и, что особенно важно, в начале своего творческого пути Корбюзье встречался, дружил и сотрудничал со многими выдающимися людьми нового времени: Пикассо, Леже, Грисом, Мисом ван дер Роэ, Гропиусом, Гидеоном, Весниным, Таировым, Бриттеном, Варезом, Костой и другими. Однако основные его взгляды, как считают биографы, сформировались под воздействием четырех главных учителей, которых он встретил в разные моменты жизни. Это художник Шарль Леплатенье, который научил будущего зодчего рисовать и приобщил к чтению книг Джона Рескина и Фридриха Ницше; парижский архитектор Огюст Перре, передавший ему свой интерес к такому материалу, как железобетон; писатель Вильгельм Риттер, который обучил его литературному ремеслу; и, наконец, художник Амеде Озанфан – тот, кто вдохновил начинающего архитектора писать маслом и помог сформулировать и написать самые первые теоретические опусы.
Самое первое полотно, созданное Жаннере, – La Cheminee (1918) – стало отправной точкой в поисках простейших «типовых объектов» и геометрических форм, используемых в работах кубистической ориентации не только в живописи, но, прежде всего, в архитектуре. Знакомство с нидерландской группой Де Стиль в 1923 году приводит Ле Корбюзье к более абстрактной архитектуре с использованием крупных цветных панно и стеклянных стен. Одновременно он вводит в свои дома идею «архитектурной прогулки», навеянную видами афинского Акрополя. Приобретя широкую известность, он начинает получать заказы на строительство особняков для парижской знати. Именно так появляются на свет вилла Штейн/Де Монзи или Вилла Савой, в которых явно ощутимы отголоски его пуристических натюрмортов.
Продолжая заниматься живописью на протяжении всей своей жизни, он преобразует прежние темы, внося изменения в композиционные решения вновь создаваемых полотен, все более сближаясь с творческой манерой своего давнего близкого друга Фернана Леже, а также сюрреалистов. На своих картинах он компонует многочисленные объекты и предметы, провоцирующие у него «поэтический отклик». Одним из постоянных мотивов полотен становятся легкие абрисы женских фигурок, обладавших для мастера особой притягательной силой. Распрощавшись с пуризмом, Ле Корбюзье вводит в свои натюрморты новые предметы, поглощающие все его внимание. Теперь растянутый почти до бесконечности панцирь краба может стать кровлей капеллы в Роншане или просто одним из мотивов его полотен, как, например, в работах из цикла «Быки» («Taureaux»).
Одной из главных заслуг Ле Корбюзье считается то, что в 1926 году он сформулировал свои знаменитые «Пять отправных точек современной архитектуры», которые прекрасно иллюстрировал созданный им в том же году план перестройки Парижа «Вуазен» и другие проекты этого времени:
- Дом должен устанавливаться на опорах, чтобы внизу продолжалась зеленая зона.
- Планировка дома должна быть свободной – внутренние перегородки могут размещаться по-разному.
- Фасадная стена или, более точно, фасад должен оформляться в зависимости от гибкой планировки.
- Обязательным является ленточное остекление, в которое сливаются оконные проемы. Таким образом, не только улучшается освещение помещений, но и формируется геометрический рисунок фасада.
- Наверху должна быть плоская крыша-терраса с садом, которая как бы возвращает городу зелень, которую забирает объем здания.
Однако, эти знаменитые и краеугольные «пять принципов», послужившие точкой отсчета нового – интернационального стиля в архитектуре, вряд ли могли появиться на свет, если бы не произрастали из корней, повлиявших на мировоззренческие принципы того времени. К тому же тот факт, что этих принципов именно пять, а не, скажем, шесть или восемь, объясняется следующим удивительным сплавом идей и фактов: во-первых, интересом Корбюзье к мировому античному и народному архитектурному наследию – признаки этих «краеугольных принципов» легко обнаруживаются в народном жилище разных континентов. Во-вторых, основанным Пьером де Кубертеном в XIX веке олимпийским движением, символически выраженном в олимпийском гербе – пяти кольцах-континентах. Напомню, что в 1912 году в Олимпийское движение был включен Конкурс Искусств, в который наряду с литературой, живописью, скульптурой и музыкой входила и архитектура, а с 1928 года и градостроительство. Эти конкурсы проходили с 1912 по 1948 год, а в 1924 году Олимпийские Игры проходили в Париже, о чем не мог не знать Корбюзье. Кроме того, вскоре после Олимпийского конкурса Искусств 1928 года, собравшем более 1 100 работ, в Амстердаме был построен первый олимпийский стадион по проекту архитектора-победителя в разделе «Архитектура» Яна Вилса.
Завершая очередную часть нашего исследования, посвященного одному из самых необыкновенных архитекторов, всемирная слава которого сделала его имя почти нарицательным, хочу привести слова Корбюзье, проливающие свет на его творчество: «Мой поиск, как и мои чувства, направлен к тому, что составляет главную ценность жизни – поэзии. Поэзия в сердце человека, и именно поэтому человек способен постигать сокровища, скрытые в природе».